РАЗОБРАТЬСЯ3 декабря 2019
Текст
Мария Салтыкова
Фото
Арсений Несходимов для INC.
РАЗОБРАТЬСЯ3 декабря 2019
Текст
Мария Салтыкова
Фото
Арсений Несходимов для INC.
У основателя инвестиционной компании AltaIR Capital ИгоряРябенького есть чутье на успешные стартапы.В их числе сервис такси Juno, который за $200 млн выкупила компанияGett; CarPrice, в 2018 году вошедшийв европейский топ-50 потенциальных единорогов,и Profi.ru, в 2019 году ставший однойиз двадцати самых дорогих компаний Рунета. Сейчасу AltaIR Capital больше сотни проектов в портфелеи офисы в США, Израиле и Европе,а в ближайших планах запуск нового венчурногофонда на $200 млн. Игорь Рябенький рассказал Inc., почемус российскими стартапами приходится нянькаться, чем егоне устроил TON Павла Дурова и как стартапы превращаютсяв lifestyle для фаундеров.
Вас по-прежнему интересуютв основном проекты в США и Израиле? Или расширяетегеографию?
Мы уже работаемна глобальном рынке, Америка это просто самая развитаяего часть. Собираемся работать с Европой, но выходитьна этот рынок сегодня дороже, чем на все остальные.Конечно, мы одним глазом смотрим и на Азию.С нынешним фондом пытались зайти в Индию, вложилисьв один проект в Китае, но это всё были пробыпера.
Продолжим много работатьс Израилем и усилим своё присутствиена русскоязычном пространстве. Мы и раньшеинвестировали в проекты русских и белорусских командс глобальным фокусом. Сейчас же сделаем больший упорименно на русскоязычное пространство, потому что видим тамочень хорошие результаты. Но при этом не будем смотретьна проекты, нацеленные только на внутренний рынок.Не потому, что он маленький, на нем их потомнекому продавать.
С чем этосвязано?
Экосистема дляразвития стартапов у нас разрушена, и началось это где-тов 2013 году. Тогда всё еще только строилосьи в какой-то момент были совершены шаги, которые снизилимотивацию для венчурной экосистемы и, как результат, понизилиинвестиционную привлекательность российских проектов.
Сейчас в России многостартапов на ранней стадии, а на промежуточныхэтапах почти нет. Если проект не вырос сразу,поднять деньги и пройти долину смерти ему сложно.А инвестору продать такой стартап еще сложнее.У нас есть успешные и прибыльные проекты в России,про которые мы с тоской думаем: Когда же у насбудет выход, когда нам повезет?
Но еще год назадвы говорили обратное что не надо так плохо думатьо российском внутреннем рынке.
Да, у меняизменилось мнение, не скрываю этого. Я жене догматик, изучаю ситуацию. Тем не менеемы продолжаем активно искать возможности. В 2017 годумы инвестировали в один чисто российский проект,а в прошлом году еще в несколько. Этистартапы хорошо развиваются и даже подняли следующие раунды.Долю в одном из них мы пытались продать, тамотличный рост, но несмотря на хорошую скидку с нашейстороны его не купили. Это тревожный симптом:казалось бы, почему покупателю не взять проектпо лучшей цене? Но почти полгода уже пытаемся его продатьи пока не получается просто очень маленькийрынок.
Вообще, у нас было оченьмного российских проектов. Затем те, которые казались оченьприбыльными, вдруг начали резко разоряться, а оставшиесяна плаву превратились в этакий lifestyle для фаундеров.У многих изначально были большие амбиции, а потом ониполучили рабочее место с более-менее нормальнойзарплатой и для них это стало демотиватором.
Вот как раз на одиниз таких проектов (он лидер в своем направлении)пришел покупатель. Мы вели с ним переговоры большеполугода: он трижды понижал цену, а затем просто ушел и всё. Сумма сделки там для меня была смешная,но я шёл навстречу: в этом фонде осталось всегонесколько таких проектов, и хотелось бы из нихвыйти, чтобы поскорее его закрыть. Но сделать этоне удалось.
Родился в 1960 году в Казахстане, окончилБелорусский институт железнодорожного транспорта и аспирантуруМосковского горного института. Работал инженером в Аэрофлотеи компании Техника морских геологоразведочных работ,региональным менеджером и вице-президентом Elecs Corporation.В 1993 году создал группу UnitSpace (занималась продажейэлектроники и информационных систем), в 1994 году BCCGroup (сейчас это один из крупнейших системныхинтеграторов).
В 2005 году Рябенький основал инвестиционную компаниюAltaIR Capital Management. Одновременно инвестировалв стартапы собственные средства как частное лицо, в томчисле $600 тыс. в сервис для подбора репетиторов Вашрепетитор (сейчас Profi.ru) и $200 тыс. в сервис для изучения иностранных языков Lingualeo.В 2012 году, по версии Национальной ассоциациибизнес-ангелов, стал ангелом года.
Одна из самых известных сделок AltaIR инвестицияв московский сервис по продаже подержанных машин CarPriceв 2014 году (общая сумма сделки вместе с другимиинвесторами составила $2 млн). Мы зашли на этапепромокашки, до продукта, была только презентация, рассказывал Рябенький. По его словам,позже AltaIR продала свою долю в сервисес мультипликатором более 10х.
Сейчас в России много стартапов на ранней стадии,а на промежуточных этапах почти нет. Еслипроект не вырос сразу, поднять деньги и пройти долинусмерти ему сложно. А инвестору продать такой стартап еще сложнее.
Говорят, израильским стартаперам присущахуцпа дерзость. Например, они не боятсязвонить инвесторам без предупреждения. А российским фаундерамхуцпы хватает?
Нет, не хватает.Этому им надо учиться. Есть бриллиантовые парни (в томчисле и в нашем портфеле) те, кто достиг большогоуспеха, горжусь ими. А пару проектовмы не заметили прошли мимо, потому чтоя не поверил в этих предпринимателей, но оказалось, что команды очень сильные.
Новые сильные стартапы есть,но их можно сосчитать по пальцам. Стараемся со всемиобщаться и до всех донести: мы заинтересованыработать с такими командами и помогать им быстростать большими.
С ними по-прежнему надонянчиться, как вы выразилисьнесколько лет назад?
Да, такое естьдо сих пор. Но в Европе (особенно Восточной)еще хуже, чем в России. Недавно на Восточно-Европейскомстартап-форуме послушал выступления 50 лучших проектови пришел в тихий ужас. Проекты стремятся стать небольшимилокальными игроками, понимание и глобальные амбиции найтиочень сложно. На их фоне Россия впереди планеты всей.Но сильные команды и проекты появляются в Белоруссиии Украине.
По поводунянькаться есть предприниматели, которым это было оченьвредно, а есть те, кто за последние 5 лет вырос.С удовольствием смотрю на некоторые истории, гдемы даже не были инвесторами. Как раз сейчас рассматриваемодин проект, который недавно поднял большой раунд инвестиций.Я познакомился с его основателем 7 лет назад тогдаему еще приходилось объяснять, что и как делать, чтобы статьпривлекательным для инвесторов. В итоге он несколько летнабивал себе шишки, но в результате прислушался и проект стал успешным.
А чем вас так ужасаютевропейские проекты?
Россия многоекопировала у Европы, хотя та не является инновационнойпо духу. В ней есть культ успеха и неприятияпоражения такой же, как у нас. В США самыйбогатый штат Калифорния, но там же и самоебольшое число банкротств. То есть люди не боятсяпробовать и идти дальше. А в Европе привыклиработать так же, как мы. Когда я сам делал бизнес,то считал, что проект должен давать прибыль уже на второймесяц. Но масштабному проекту, который хочет выйтина глобальный рынок не за 100 лет, а за 5,нужно уметь жертвовать текущей прибылью ради будущей. Этоне значит, что он должен быть убыточным, у егооснователей в голове должна быть установка на рост.
В Европе этогоне понимают такой дух. А если у тебянебольшой проект и ты не добавляешь к немуникакой ценности не сможешь быстро наращивать егостоимость. В таком случае твою компанию будут оцениватьна основе уже имеющегося кэша, а это маленькие цифры,несравнимые. Для нас как инвесторов это менее привлекательно,но люди не понимают: они боятся глобального. Много клоновамериканских проектов, чьи команды считают, что выходитьна рынок США для них бесполезно: Вот мы работаемв Хорватии, завтра еще откроемся в Сербии. Хорошо,но тогда вам не вырасти. И пока будете копировать,оригиналы далеко уйдут.
Местное законодательство тожесильно ограничивает инновации. В США, если стартап сталбанкротом, фаундер закрыл его и пошел делать новый проект.В Европе этот процесс может растянуться на пару лет.При этом директора обанкротившейся компании лишают права заниматьруководящие должности. Считается, если он потерпел фиаскои не заработал для акционеров и компании значит, недобросовестный или недостаточно умелый руководительи не может возглавлять проект. Даже если эта компаниябыла основана на его собственные деньги.
Сейчас наиболее передовыестраны Европы делают специальное облегченное законодательство длястартапов, по сути кальку с common law.
Как продвигается запуск вашегонового венчурного фонда?
Это наш третийпо счету фонд. Второй, стартовавший в 2014 году,сейчас заканчивается, в этом году мы докапитализировалиего в последний раз. Якорные инвесторы из старогофонда пойдут и в новый. Мы предполагаем собрать примерно$200 млн.
Во время поездкив Москву в начале ноября мне со многими удалосьпообщаться на эту тему. В новом фонде будет ограниченноечисло инвесторов нужно было поговорить с теми, кого ужеудалось привлечь.
Пообщался такжес несколькими стартапами пару даже отобралипосмотреть.
Сколько инвесторов уже удалосьпривлечь?
Пока у нас естьcommitment (обязательство. Inc.) на тричетверти фонда. Это 5 человек крупные инвесторы с чекомот $20 млн.
Какие стартапы планируетеискать?
Новый фонд тоже будетискать стартапы на ранней стадии только чуть болеезрелые. Раньше мы ориентировались на проекты стадииpre-seed, сейчас seed и раунд A. Размер среднегочека при этом немного увеличится и чеки будутвыдаваться более стабильно.
Вас интересуют какие-то конкретныетехнологии?
У нас есть своикритерии, но нет ограничений по видам деятельности.То есть мы не говорим, что берем только каннабис илитолько финтех. Есть любимые отрасли, в которых мы, кажется,что-то понимаем, а так мы в принципе opportunistic(приспосабливаемся к обстоятельствам. Inc.).Если нравится команда стартапа и ее предложение,разбираемся в этом рынке и видим перспективымасштабирования за рубежом такой проект нам подходит.Связано это с тем, что наше понимание любой отрасли дилетантское. Если я в чем-то хорошо разбираюсь сам делаю бизнес в этой сфере. А когда начинаюфинансировать проект на ранней стадии достаточнособлюдать обычные критерии отбора.
Свою инвестиционную компанию Игорь Рябенький основалв 2005 году, а в 2012 году поднял первыйвенчурный фонд AltaIR.VC. Его партнерами тогда сталивладелец Game Insight Игорь Мацанюк и сооснователь Mail.RuGroup Михаил Винчель. AltaIR.VC с объемом $20 млнспециализировался на инвестициях в стартапы ранних стадийи провел около 50 сделок на общую сумму более$15 млн. Средний чек, по данным компании, на тот момент составлял$100200 тыс.
В 2014 году Рябенький основал второй фонд AltaIRSeed Fund на $100 млн. Одним из инвесторов сталаинвесткомпания Millhouse Capital, подконтрольная Роману Абрамовичуи Евгению Швидлеру. Средний чек второго фонда увеличилсядо $800 тыс. В 2016 году аналитическая компанияCB Insights признала его самым активным инвестором штатаДелавэр (США), а в 2019 году Pitchbook назвал его вторымпо активности венчурным фондом в Израиле. AltaIR SeedFund провел более 20 успешных выходов. Сейчас в егопортфолио 110 компаний.
По словам Рябенького, сейчас под управлением AltaIR Сapitalнаходится $150 млн: это средства первого и второго фондаи SPV. По данным на сайте группы, она ищетIT-компании ранних стадий с потенциалом капитализациив $100 млн. Прочие критерии отбора: емкость рынкаот $1 млрд, наличие MVP, первых пилотов, клиентови пользователей. Наиболее интересные для AltaIR области: SaaS,D2C (direct to consumer), Marketplaces, Healthtech, Fintech,Insuretech и Adtech.
Когда я сам делал бизнес, то считал, что проект должендавать прибыль уже на второй месяц. Но масштабномупроекту, который хочет выйти на глобальный рынокне за 100 лет, а за 5, нужно уметь жертвоватьтекущей прибылью ради будущей.
Много ли у вас былонеудачных проектов? Какую их долю можно считать нормальной,если фонд инвестирует в стартапы на раннихстадиях?
В портфолиостарого фонда такие проекты составляют 10% (если считатьпо количеству), по деньгам это 3%, потому чтомы инвестируем повторно только в успешные проекты. Приэтом я постоянно измеряю три вещи. Во-первых, оцениваю текущуюпримерную стоимость портфеля. Во-вторых, делаю стресс-тест длякаждого отдельного проекта: если нам придется продать егов этом году, следующем или через год какая у негобудет ликвидная стоимость. В-третьих, оцениваю dream exit: какуювыгоду я получу, если у меня хватит терпения посидетьв проекте еще 34 года.
Никто не даст мне медальза то, что 90% проектов выживут, но я сделаюна них 3% годовых. Пусть лучше это будут всего два, которыепринесут 33 или 50%. Для меня важна прибыльность,а не количество выживших проектов. Так чтомы не поддерживаем тех, кто начинает захлебываться. Есливидим, что проект бесперспективен, команда не врубаетсяв работу, рынок упал и так далее, то говорим: Ок,ребята, признали свое поражение и пошли дальше.Мы не стремимся удержать проекты на плаву.
Вы успеваете лично общатьсяс основателями своих проектов?
Для этого у меняесть система управления проектами. Первая группа это 10героев, с которыми мы общаемся часто, несколько разв месяц: созваниваемся, переписываемся, встречаемся.Вторая еще около 30 быстрорастущих проектов:с некоторыми из них разговариваем один-два разав месяц, с основной массой раз в квартал.На этих 40 проектах мой большой интерес заканчивается.Из них 10 выстрелят, остальные отпадут.
Третья группа это ещеоколо 30 проектов, с которыми могу связываться ужене я, а кто-то из команды.Но с тремя-четырьмя я в порядке исключениячасто созваниваюсь зависит от того, насколько сильноони сами наседают. Наконец, четвертый блок еще примерно30 проектов, которым мы дали деньги на посевне так давно. Там еще ничего не выросло от них просто приходят отчеты. Но здесь тоже естьактивные ребята, которые сами выходят на связь.
Дальше идет зона риска: семьпроектов. Из этих семи двое жулики. В одном случаефаундер отлично генерировал идеи. Но для реализации проектовон нанял несколько студентов, которые, конечно, не могливыполнить его планы. А вторым был финтех-проект, мнерекомендовал его хороший приятель. Тоже дали им небольшой чек,но на стадии due diligence увидели, чтоих презентации полное вранье. С ними общаемсяна тему возврата денег.
Еще примерно 10 проектовидут на списание, а оставшиеся это выходы,их уже не трогаем. В целом, система устроена так,что общение не должно выматывать.
По поводу жуликов:может ли инвестор избежать таких случаев? Есть способ сходуопределить, что вам врут?
На ошибках учишься, но обманывать будут всегда.У одного израильского стартапа была великолепная презентация,и мы сделали небольшую инвестицию причемне лидировали в раунде, а присоединились. Сделалиошибку доверия: понадеялись на других, которые уже былив проекте. Потом меня пригласили в совет директоровпроекта спасать ситуацию. Но было поздно, проект провалился,а фаундер сделал новый и тоже поднял большиеденьги.
Как на вас выходят новыестартапы? Используют ли они для этого какие-то необычныеспособы?
Я очень открытыйи каждый день получаю десятки заявок. Еще они приходятна общие адреса и адреса других членов команды. Вотя смотрю на экран он у меня весьв письмах, которые еще не успел открыть. Всене успеваю, к сожалению.
Большинство проектов идутпо рекомендации и у них, конечно, большешансов. Часто мы пропускаем какие-то стартапы я с этим бьюсь. Вот две недели ездил и кучу проектовпросмотрел, но что-то затерялось. Так что если меня кто-тонастойчиво продавит, еще раз пришлет, в мессенджерестукнет увижу. Не стукнет не увижу,а через два года посмотрю вот был крутой проект,а я его пропустил. Но, в основном,мы их видим. Один хороший стартап недавно нашел меняв скайпе. Короче, народ достукивается: кто в LinkedInнапишет, кто в Telegram.
Как, по-вашему, дальше будетразвиваться российский венчурный рынок?
Прежде всего,государству нужно переосмыслить и понять, что стартапы необычная тема: им нужен воздух и свобода.А у нас через год после начала работы налоговая вызываетдиректора на ковер и спрашивает: Где прибыль?В этом плане лучше всего было в 1988 году, когдая сам начинал бизнес: тогда работали по облегченнойналоговой декларации, грубо говоря вели облегченный отчето прибыли и убытках. Это делалось специально, чтобы народмог спокойно запускать новые предприятия.
Надо что-то делать дляснижения фискальной нагрузки чтобы люди могли заниматьсярынком: меньше налоговых отчетов для стартапов, льготыпо дополнительным сборам (это же не из прибылиплатится, а из инвестиционных средств) и так далее.По этому пути уже идут некоторые европейские страны, напримерГолландия. Из стран постсоветского пространства Казахстан и Белоруссия.
Российским стартапам длявыхода на глобальный рынок приходится регистрироватьсяне в России у нас все это слишкомзабюрократизировано. И очень сложно отрегулировать акционерныеотношения, не говоря уже о защите инвестиций.
А какие технологиивы считаете перспективными на глобальном рынке? Чеминтересуется сейчас AltaIR?
Мы смотримна рынки образования и медицины (digital health), финтех,SaaS. Также нас интересует страхование старый тяжелый рынок,который в последние 3 года начал сильно взрываться. Еще сервисы по подписке, Artificial Intelligence и такдалее.
На сайте AltaIR указано, чтовы не рассматриваете проекты по привлечениюинвестиций в токены и прочие криптоактивы. А каквы относитесь к Павлу Дурову и его Telegram?Не думали инвестировать в него?
Павел Дуров незаурядный человек, но очень закрытый. Я личнос ним не знаком. Когда он еще возглавлялВКонтакте, пару раз хотел познакомиться, но мне этоне удалось.
Я неоднозначно отношуськ TON, но в целом считаю, что он сделал крутуювещь.
Мы думали инвестировать в TON, но из средствосновного фонда делать это не могли. У нас есть отдельныймини-фонд ACI (AltaIR Crypto Invest. Inc.),который занимается блокчейн-проектами. Хотя документы у TONбыли недружественные для инвестора, я был готов инвестировать,но нам не дали право первой руки.А в синдикатах были вторичные документы,не выдерживающие никакой критики, так чтомы отказались.
Какие еще блокчейн-проектывы считаете интересными?
Да, вообщея очень позитивно отношусь к этой технологии, онане панацея, но у нее большое будущее.И мы инвестировали в несколько блокчейн-проектов,в том числе в Akita (израильский проектпо кибербезопасности для домашнего интернета вещей)и Cinezen (видео по запросу на блокчейне) СэмаКлебанова. Еще два проекта попытались применять блокчейн,а потом от этого отказались и перевели нашиинвестиции в традиционный бизнес. Но мы , когда в нихвходили, и не рассчитывали на сильный взлет.
Вы не хотитереанимировать свой IT-проект UnitSpace, с идеей которогоподходили к самому Стиву Джобсу?
Да, я до сихпор считаю, что это был очень клевый стартап (созданнаяим технология была предтечей блокчейна, но, по словам Рябенького, основатель Apple посоветовал емузабросить эту идею, как слишком передовую для своего времени. Inc.).К сожалению, когда появился блокчейн, вместо хороших вещей всеначали делать ICO. Но думаю, время для моего проектапридет, и сейчас у меня есть много мыслей на этутему. Другое дело, что нет времени , я не могу запускатьсейчас свой стартап, но свои идеи (старые и новые)записываю в отдельную книжечку. Думаю, однажды появится проекти придет новый человек, которому я смогу эту идеюслить.
Как вы вообще решаетепроблему нехватки времени? Возможно, у вас есть какой-тособственный лайфхак?
Мы недавноувеличили команду AltaIR Capital, и я начал многоеделегировать. Когда никуда не езжу чувствую себянормально. Завал бывает, только когда много путешествую. Или из-засмены часовых поясов: когда утром начинаешь работатьс Европой, а потом переключаешьсяна Калифорнию. Но, как правило, удается, для этого надо простомного отдыхать.
Как вы переключаетесь?Можете, например, пойти на пляж в Израиле?
Пойтина пляж несомненно. Вот сейчас как раз выйдуна улицу. Я просто на встречу ходил в кафе:шлепки надел, шорты, майку это сильно расслабляет. Все мысливернуться в Европу или Россию сильно остужаются в этомместе. Кроме того, у меня есть два хобби: фотографияи изучение языков. Говорю по-немецки, по-английски,у меня неплохой испанский, подтягиваю иврит. Ну, русскийи белорусский это родное, они не считаются.